Тема трофеев Красной армии времён второй мировой войны очень долгое время оставалась в категории, освещаемых фрагментарно и только с позиции позитивно-героической. Да, спасли красноармейцы предметы искусства от уничтожения фашистскими варварами и потом вернули немецкому народу, т.е. в музеи теперь уже несуществующей Германской Демократической Республики. Это правда, но не вся. Причины замалчивания темы просты. Советские военнослужащие, увидев жизнь «загнивающего капиталистического общества» на территории Восточной Европы, даже разрушенной и обескровленной военными действиями, сравнивали её со своей жизнью на Родине, и в их головах рождались неудобные для официальной советской пропаганды вопросы и выводы. Следы непривычного изобилия рождали желание к нему приобщиться и толкали на действия, которые можно толковать двояко. С одной стороны, командование Красной армии боролось с мародёрством, с другой стороны – в той же армии существовали службы, занятые сбором, учётом, вывозом трофеев. Не углубляясь в историю вопроса, отправлю читателя к многочисленной литературе, появившейся в России после 1991 г.
Здесь, у нас в Казахстане, эта тема никогда не была злободневной. Крупные военноначальники на нашей территории не проживали. Что мог привезти рядовой или офицер младшего или даже среднего командного состава? Часы, бритву, отрез сукна… Большая часть этих вещей уже давно канули в небытие…
На мой взгляд, именно поэтому любопытна история шубы, оказавшейся в моём личном владении. Появилась она в семье моего деда по материнской линии в 1947 г. Он, Калачёв Николай Михайлович (1903–1994), уроженец Владимирской губернии, комсомольский вожак 1920-х гг., был по комсомольской путёвке направлен в ряды Красной армии, в 1937 г окончил Военную академию, а в 1939 г. заболел костным туберкулёзом . Эту болезнь в те годы эффективно лечить ещё не умели. На левый коленный сустав дедушки надели фиксатор, обеспечивающий его неподвижность, и дедушка захромал. Из армии его не мобилизовали, вероятно, в связи кадровым дефицитом, порождённым репрессивной волной, но в военных действиях он не участвовал.
Со своими однокурсниками по Академии дед связи не терял. Кто-то погиб, а кто-то прошёл всю Отечественную и участвовал в освободительной миссии Красной армии. К этой же категории офицеров относился и Михаил Ефимович Шкуротовский. Сейчас в нашей семье уже никто не помнит, в каких операциях участвовал дедушкин однокашник и в каком звании завершил войну. Но точно известно, что был он среди тех, кто руководил военными операциями. Военная служба для офицеров продолжалась и после войны. Дедушкино поколение дослужилось до хрущёвских реформ. И после войны офицеров направляли из одной части в другую. Последним местом службы деда был город Калинин. Но бабушка моя, Анна Александровна Калачёва (1906–1982) в этот раз переезжать отказалась, в Киеве была квартира, жили её близкие, в том числе и мать, и она предпочла там оставаться. После мобилизации дедушка тоже вернулся в г. Киев. Пока он и его однокашники продолжали вынуждено вести кочевой образ жизни, дедушкиным другом бабушке было поручено присмотреть за трофейными вещами.
В последствии Михаил Шкуротовский и его семья обосновались в г. Одессе, часть вещей забрали. А вот шуба была подарена бабушке.
Шуба считалась модной и дорогой вещью. К ней прилагалась муфта, деталь верхней одежды необходимой в эпоху открытых конных экипажей и совершенно бесполезная в современном мире. В детстве мне нравилось с этой муфтой расхаживать по квартире. Шуба была сшита из меха котика. Котик – морское животное, уже в 1940-х гг. относившееся к исчезающим млекопитающим. Мех – чёрный, короткий, не потерявший блеск до сих пор, и благородно смотревшийся.
В 1955 г. мои будущие родители после окончания Киевского медицинского института были направлены на работу в с. Астраханка Новочеркасского р-на Акмолинской обл. и с этого момента стали казахстанцами. В 1978 г. в связи с назначением отца на новую должность переехали в г Алма-Ату. В г. Киев члены нашей семьи приезжали летом, поэтому назвать момент, когда шуба вышла из обихода, сложно. Была она очень тёплой, но и очень тяжёлой. По мере старения бабушки шуба всё меньше была ей необходима. Где-то в середине 1970-х гг. бабушка подарила её нам с мамой. Маме эта вещь напоминала о юности, мне – о детстве. В те годы она уже безнадёжно вышла из моды и носить её никто не пытался, хотя в условиях тогдашнего Целинограда при более скудной жизни она могла бы стать незаменимой вещью.
В историю Казахстана упомянутая шуба вошла во второй половине 1980-х. гг. Тотальный дефицит советской эпохи вывел в число наиболее востребованных профессию портного. Шили многие, но шить и шить модно, со вкусом и качественно – не одно и то же. Мне в 1980-х гг. очень повезло. Я встретилась с Людмилой Ивановной Косаренко, специалистом в этой области, творческим, талантливым человеком. Кто и как нас познакомил, не помню. Людмила Ивановна была старше меня лет на 10–15. Мне же в момент знакомства с ней было где-то между 25 и 28 годами. Как младшая, я стеснялась задавать ей слишком много вопросов. Не сомневаюсь, что образование у неё было высшим. Держалась она с достоинством: была сдержана, немногословна, никакой саморекламы, заискивания или угодничества. Женщиной была видной, светловолосой и светлоглазой, выше моих тогдашних 168 см, и я бы сказала, крупной.
Однажды в ателье мне испортили платье из очень модной и дефицитной ткани, велюра, в магазинах в продаже её не было, из ателье её можно было получить только в виде готового изделия. Возможно, именно поэтому платье умышленно сшили не по моим меркам, чтобы я от него отказалась и оно досталось другой хозяйке. Досада, возникшая в результате этого эпизода, натолкнула на мысль: не перешить ли бабушкино панбархатное платье? Я обратилась с этой просьбой к Людмиле Ивановне, попутно рассказав о шубе. К которой она проявила неожиданный интерес. Не задолго до этого в нашей семье появились несколько шкурок детёнышей нерпы, светлый, почти белый мех. Шкурки и шубу я передала Людмиле Ивановне в мастерскую по реставрации меховых изделий. У меня создалось впечатление, что ею руководила Людмила Ивановна.
Климат нашего города не располагал к частому использованию этой одежды по назначению. В те годы имевшаяся дублёнка устраивала меня в большей степени. Но эксклюзивный полушубок грел душу. В 2006 г. в декабре поехала в командировку в г. Астану. Ничего теплее перешитой шубы у меня не было, хотя она уже не соответствовала моему возрасту. Но как же в ней в ту пору было уютно в северной столице Казахстана!
Со временем я стала одеваться в заведениях не типичных для советской эпохи, о наличии которых мне сообщала Людмила Ивановна, постепенно отказавшаяся от работы на дому. Одно из них – магазин-салон, находившийся на улице Горького (ныне Жибек жолы) и углу улицы Кунаева. Там выставлялись сшитые в салоне вещи, их можно было купить или заказать свой размер. Потом аналогичный салон возник где-то в районе площади, выше Сатпаева. Впрочем, его место расположения я помню очень смутно. Как мне рассказывала всё та же Людмила Ивановна, идея была такая: одевать женщин в салоне с головы до ног, продавать там не только верхнюю одежду или шить её на заказ, но и обувь головные уборы, аксессуары. Замысел провалился. Очень скоро салон исчез, так и не реализовав идеи, пришедшие к нам с Запада. Наша экономика к этому не была готова.
В 1989 или 1990 гг. в газете «Вечерняя Алма-Ата» появилась заметка о деятельности одного из наших ателье, руководимых Косаренко Людмилой Ивановной. Изюминка была в том, что в нём обшивалась женщина-москвичка, дипломатический работник.
Я потратила несколько дней, просматривая подшивки газеты за 1986–1991 гг. Увы! Мои близоруки глаза меня подвели и этой заметки я не обнаружила. Но обратила внимания на другие публикации. Примерно с 1988 г. газета чаще и чаще помещает материалы, посвященные моде: показ моделей в Доме моды «Сымбат», приезд известного кутюрье Пьера Кардена, интервью с манекенщицами. 7 сентября 1990 г. в г. Алма-Ате состоялся международный конгресс специалистов меховой промышленности с показом моделей. Устроители – Министерство легкой промышленности КазССР и Алма-Атинский меховой комбинат.
Последний раз я встречалась с Людмилой Ивановной приблизительно в 1992 г. Она возглавляла какое-то производство, связанное с пошивом. Последний телефонный разговор состоялся в 1994 или 1995 году и связан он опять был с шубой. Я решила её продать и не знала, как её оценить. Шубу мне продать так и не удалось, что, впрочем, меня не очень расстроило.
В апреле 2016 г. Косаренко Людмила Ивановна в списке телефонных абонентов нашего города уже не значилась.

С коллегой Е.В. Чиликовой на фоне здания Национального архива. г. Астана. 2006 г.

Баян Амантаевна Жуматаева, зам. директора ЦГА НТД РК

Великая Победа. Какой ценой она досталась, знаем мы все. В войне погибло около 60 млн человек и были ранены более чем 110 млн, в том числе и мой дедушка Жолдасбаев Омарбек (1920–1995), командир роты, старший лейтенант, который с первого дня войны участвовал в сражениях, 6 раз получал тяжелые пулевые ранения и чудом выжил. О его ратных буднях свидетельствуют архивные справки и личное дело № 1067 Западного фронта 49 армии 1136 стрелкового полка 338 дивизии 3 стрелкового батальона. К большому сожалению, эти документы дедушка не видел. Доступ к ним мы получили через 69 лет после завершения войны благодаря российским коллегам-архивистам. В них указано, что командир роты О. Жолдасбаев, защищая Родину в 1941–1944 гг., сражался за такие города как Орша, Белово, Угры, Коломна, Бронницы, Нарофоминск и город-герой Москва. За освобождение Варшавы и проявленное при этом мужество он был награжден орденом Красной Звезды, кроме того, среди его наград – орден Отечественной войны, а также многочисленные медали.
Наш дедушка очень любил г. Алма-Ату и часто вспоминал, что когда он учился в школе, в доме у своих родственников встречал Джамбула Джабаева, сидел с ним за одним дастарханом. По обычаю, как младший, почистив его очень скромную, почти бедную одежду от насекомых, получил благословение. В тот же дом, чтобы встретиться с Джамбулом, пришёл Кажымукан Мунайтпасов. Дастархан в семье Кашкынбаевых, о котором идёт речь, был посвящён 15-летию Казахской ССР. Участники встречи, и хозяева, и гости, готовились продолжить отмечать это событие на торжественном совещании, вероятно в горисполкоме.
Омарбек Жолдасбаев родился, вырос и жил в Кегенском районе Алма-Атинской области в отделении Шыбышы. Это – край красивых елей, сосен и разнообразной флоры по праву называется «казахстанской Швейцарией»: горы, пейзажи неописуемой красоты и чистый воздух. (Сейчас там построена Бестобинская ГЭС и край утратил свою первозданную прелесть). Мы, дети, тоже наслаждались этой красотой, проводя каникулы у ата и апа. Когда ушла из жизни наша апа, дедушка и его мама Шалипа-апа (прабабушка) продолжали жить там же, в большом доме до смерти прабабушки. Позже мы перевезли аташку и молодую апашку, его вторую жену Айнахан, к нам поближе, в с. Кзыл–Аскер, где расположен мемориальный комплекс, посвященный Джамбулу: его дом, автомобиль, место захоронения, музей. Вот такая судьба: через много лет ата вновь встретился с великим акыном в его родном ауле.
Ежегодные встречи 9 Мая в доме у деда (п. Музей Джамбула, Узун-Агач) стали традицией нашей семьи. В былые времена к этому дню однополчане дедушки съезжались к нему в гости со всего Казахстана и Украины. Мой скромный дед сам не рассказывал, что был момент после гибели командира батальона, когда он руководил боевыми действиями при взятии переправы через реку Ура (Украина) и оставался комбатом продолжительное время.
В преддверии одной из таких встреч мы всей семьей приехали в дом к дедушке, где живет наша «молодая апашка». Аташка после смерти нашей бабушки Бижамал-апа был вынужден жениться еще раз. Это не только житейская необходимость, но и обычай: дедушка был старшим потомком Жанибека рода албанов Старшего Жуза, поэтому очаг в его доме не должен был погаснуть. Моя мама, его дочь Жумакуль, была единственным ребенком в семье, хотя дедушка и бабушка воспитали 18 детей своих родственников, которые и сейчас называют их папой и мамой. «Молодая апашка» Айнахан пришла в нашу семью в возрасте около 40 лет. Она очень добрый человек и мы все ее приняли.
К приезду гостей, как водится, резали барана, готовили, убирали в доме, перемывали всю посуду. По просьбе мамы я взялась за замену рамок специально привезённых из г. Алматы для старых фотографий. Мы ждали детей дедушкиных однополчан. Просмотр фотографий военных лет обязательный пункт программы встречи. Зайдя в спальню, я сняла со стены фотографии моего прадеда, прабабушки, аташки и апашки, поменяла на них рамки и вдруг из под старой фотографии аташки выпал листик, сложенный вдвое, а внутри фотография, на которой изображен аташка и незнакомая русская девушка. Какая красивая пара!
Выбежав из комнаты, я начала показывать фото. Мама, папа и все родственники с интересом его рассматривали. Начались догадки, кто бы это мог быть? Версий было много: медсестра из госпиталя, однополчанка, девушка, которая понравилась аташке и т.д. Внимательно рассмотрев фотокарточку, решили, что наша Бижамал-апа не хотела уничтожать эту карточку, положила ее за военную фотографию аташки, спрятав её таким образом. Она была очень умной и мудрой женщиной, много лет работала в библиотеке, много читала и знала цену настоящей дружбе.
Дядя Жумабек (брат мамы) говорил, что он помнит эту фотографию, ему в то время было около 9–10 лет, на ней изображена девушка Катерина,
В 2013 г. мой папа пытался найти девушку, изображенную на фото: написал статью в газету, расспрашивал у оставшихся в живых однополчан, но мы так и не узнали ничего о ней.
Со времён войны дедушка сохранил не только фотографии и письма, но и военную форму: китель со всеми орденами и медалями, галифе, фуражку, кобуру с оружием. Последнее пришлось сдать в соответствующие органы. А вот форма и портсигар сохранились. Правда, при жизни своих внуков дедушка уже не курил. Может быть, поэтому никто из нас так и не услышал истории появления портсигара у дедушки.

Февраль 2016 г.